Rain / Дождь

Rain

Soaking wet stretch the embankments,

raindrops, patternless

(monocles at casual dangle)

patter on my chest.

Making waves with circling motion,

mooring posts stand fast—

sort of top hats slick with moisture,

worn a little slant.

And the great lagoon’s a stage set,

bustling all the while,

far-off foam whips up, to make it

neckwear all in white.

You could spit over the eye-span

sailors need to cross.

Watching you is a small island,

fat-cheeked and snub-nosed.

With a gaze defunct and hardened

(damp, dead, and direct)

at the sky stares the wet marble

under which he rests,

ex-up-yours to the tsars’ playhouse,

that poor sybarite—

like unto the lion of Venice,

Diaghilev, in his pit.

Deep blue sea, so melancholy,

and the tombs so black!

In the minor ever droning,

with their white smokestacks,

two each, go the local steamers, 

ploughing up a wave.

Further, though, than the black pine trees

run the lines of rain.

From Тайный советник (Privy Councillor), 1987

(Translation ©2018 G.S. Smith)

Дождь 

Набережные намокли, 

капли как-нибудь,
как небрежные монокли 

падают на грудь. 

То-то волны кольцевидны, 

сваи в них весь день, 

точно мокрые цилиндры, 

малость набекрень.

А большой лагуны сцена 

вечно в мельтешне,
там захлестывает пена 

белое кашне. 

Расстояния матросам
на один плевок. 

Толстощеким и курносым 

смотрит островок. 

Взглядом мертвым и упрямым 

(мокр и мертв, и прям)
смотрит в небо мокрый мрамор, 

под которым там 

бывший кукиш сцене царской, 

бедный сибарит,
аки лев венецианский 

Дягилев зарыт. 

То-то горе — сине море, 

черные гробы!
Но гудят, гудят в миноре 

в белых две трубы 

пароходы местных линий, 

воды бороздя.
И длиннее черных пиний

линии дождя. 

More a No-No / Мура, но...

More a No-No

It’s work of mouth produces glass.

But there’s a limit not to pass.

And if you go beyond it—try—you’ll end up with damn all, alas.

That’s why, using his warmed-up lips

that lengthy tube of his he grips,

puffs out a superheated sphere, which upward swells, then downward dips.

It’s more a no-no, it’s just bling.

The dreadful heat’s also a thing.

And dangerous work it is besides, there’s fewer craftsmen practicing.

A sigh converted into stuff.

The thing gets finished, well enough.

And now it stands there on the shelf—pretty, but comic too, sort of. 

From Тайный советник (Privy Councillor), 1987

(Translation © 2018 G.S. Smith)

Murano is a cluster of seven linked islands in the Venetian lagoon, and for centuries has been the site of the renowned glass industry.

Мура, но...

Стекло — произведенье рта.

Но есть запретная черта.
Переступи ее, попробуй: глядь, и не вышло ни черта.

Поэтому в горячий рот

он трубку длинную берет
и раскаленный шар вздувает, то кверху, то наоборот.

Мура, конечно, мишура.

К тому же страшная жара.
К тому же, вредная работа, и редки стали мастера.

Овеществленный вздох оно.

Но вот оно отделено.
И вот оно стоит на полке — красиво, но слегка смешно.

Nina Talks about Tintoretto / Нина говорит о Тинторетто

Tintoretto (1518-1594), The Annunciation 1583-87, Scuola Grande di San Rocco, Venice

Nina Talks about Tintoretto

You remember ‘The Annunciation’?

Smashing the window to smithereens, like a bomber,

the archangel, wings spread wide,

bursts down into the room, in his wake

a squadron of cherubim with stern faces.

Meanwhile Mary, tiny and terrified, is sitting on her bed,

beneath it a chamber pot and her slippers.

What about ‘The Nativity’?
Front and centre there’s a massive Russian stove. And on it lie
two boys aged about ten,
gawping. Right at the back there’s cows, Mary, Joseph,
and a teeny wittle Jesus.

They all knew how to draw, but Tintoretto
also knew how to think.

(Translation © 2014 G.S. Smith)
 

Нина говорит о Тинторетто

«Благовещенье» помнишь?
Разбивая вдребезги стекло, как бомбардировщик,

в комнату сверху врывается с растопыренными крыльями

архангел, а за ним

эскадрилья херувимов с суровыми лицами.

Мария, маленькая, испуганная, сидит на кровати,

а под кроватью горшок и шлепанцы.

А «Рождество»?
Спереди здоровенная русская печь.  На печи
лежат двое мальчишек лет десяти
и глазеют.  А в глубине коровы, Мария, Иосиф
и маленький Иисусик.

Рисовать-то все умели, а Тинторетто
еще и мыслил.
 

Toilette / Туалет

Toilette

Knick-knacks glimmered there beneath the mirror:

netsuke, chainlets, cutouts, rings, those eggs

Fabergé used to lay at Eastertime,

some smoky-pink Venetian vials set

to flank a sky-blue Danish piglet, and

an inlaid Persian casket made to serve

as a receptacle to store receipts,

(gas, telephone, electric light) and also

prescriptions for a scarce bacterial ointment,

and on mahogany scorched by curling-irons

a dusting of some powder, greasy-pink,

a little golden cylinder reflecting

a bright red spot on a blue envelope

without a stamp, instead, a jet-black imprint:

FIELD CENSORSHIP: INSPECTED AND APPROVED—

DEVORPPA DNA DETCEPSNI :PIHSROSNEC DLEIF,

reversed because those colours, pink and blue,

the Persian-Danish stuff, the irons, the ointment,

was infiltrating back behind the mirror,

where glimmered Fabergé in Venice fog,—

silently clucking, which was it that he laid

—necklace, or netsuke, or perhaps a ring?

The prescription for the phone or for the ointment?

Or was it all cheap trinkets from Galicia?

.............................................................

.............................................................

over this world there hovered, not a visage,

but a black platter fashioned out of paper,

that used to play ‘The International’

(Translation © G.S. Smith)

Туалет

На подзеркальнике мерцают цацки —

нецке, цепочки, выцинанки, кольца, яйца,

снесенные под пасху Фаберже,

а возле дымно–розовых флаконов

венецианских, датской голубой

свиньи вся в инкрустации шкатулка

персидская, хранилище квитанций

за газ, за телефон, за свет, рецептов

на остродефицитный стрептоцид,

на красном дереве в прожогах от щипцов

пороша розовато–жирной пудры,

а золотой цилиндрик ярко-красным

пятном отметил голубой конверт,

где вместо марки черный-черный штамп:

ПРОВЕРЕНО ВОЕННОЙ ЦЕНЗУРОЙ —

ЙОРУЗНЕЦ ЙОННЕОВ ОНЕРЕВОРП,

поскольку розовое, голубое,

персидско-датское, щипцы и стрептоцид,

все это пробиралось в зазеркалье,

где и мерцал в венецианском дыме,

беззвучно квохча, Фаберже — он снес

цепочку, или нецке, иль кольцо?

рецепт на телефон иль веронал?

иль это галицийская безделка?

…………………………………

…………………………………

над этим миром жило не лицо,

а черная бумажная тарелка,

играющая «Интернационал».

Venice - Found Paradise: 11 Contemporary Russian Poets with Illustrations by Katia Margolis / Венеция - oбретённый рай: 11 современных русских поэтов в офортах Кати Марголис

Venezia - 11 poeti russi contemporanei nelle illustrazione di Katia Margolis

http://levloseff.blogspot.com/2011/10/dove-laria-si-arrosa-di-tegole.html

Venice - Found Paradise: 11 Contemporary Russian Poets with Illustrations by Katia Margolis / Венеция - oбретённый рай: 11 современных русских поэтов в офортах Кати Марголис

Venezia - 11 poeti russi contemporanei nelle illustrazione di Katia Margolis

http://levloseff.blogspot.com/2011/10/dove-laria-si-arrosa-di-tegole.html

San Michele Cemetery, Venice, June 1997 / Кладбище Сан Микеле, Венеция, июнь 1997

P. Vail, M. Baryshnikov, R. Kaplan, Lev Loseff

П. Вайль, М. Барышников, Р. Каплан, Лев Лосев 

San Michele Cemetery, Venice, June 1997 / Кладбище Сан Микеле, Венеция, июнь 1997

P. Vail, M. Baryshnikov, R. Kaplan, Lev Loseff

П. Вайль, М. Барышников, Р. Каплан, Лев Лосев