‘Forgive me your thieving’, say I to a thief, a woman;
‘I guarantee not to mention’—this to the hangman—
‘the noose’.
That’s how some foul-smelling throwback slut
expounds to me Kant and the Sermon on the Mount.
I hold my peace.
Instead of this mildew, these insecticided fields,
if only the Volga could flow again into the Caspian Sea,
and horses eat oats as before,
if clouds of glory could shine over my native land,
if something could come out right, with a happy end.
Touch wood, the language will endure.
[From Тайный советник (Privy Councillor), 1987]
(Translation © 2015 G.S. Smith)
Translator's Note: ‘The Volga flows into the Caspian Sea… Horses eat oats and hay…’ are the dying words of Ippolit Ippolitych, the hero of Chekhov’s ‘The Literature Teacher’ (1894), who ‘either kept silent or spoke only of what everyone had long known’.
«Извини, что украла», - говорю я воровке;
«Обязуюсь не говорить о веревке», -
говорю палачу.
Вот, подванивая, низколобая проблядь
Канта мне комментирует и Нагорную Проповедь.
Я молчу.
«Обязуюсь не говорить о веревке», -
говорю палачу.
Вот, подванивая, низколобая проблядь
Канта мне комментирует и Нагорную Проповедь.
Я молчу.
Чтоб взамен этой ржави, полей в клопоморе
вновь бы Волга катилась в Каспийское море,
вновь бы лошади ели овес,
чтоб над родиной облако славы лучилось,
чтоб хоть что-нибудь вышло бы, получилось.
А язык не отсохнет авось.
вновь бы Волга катилась в Каспийское море,
вновь бы лошади ели овес,
чтоб над родиной облако славы лучилось,
чтоб хоть что-нибудь вышло бы, получилось.
А язык не отсохнет авось.