Interpreting Tselkov / Истолкование Целкова

Nina Loseff with Tselkov's 'Goldfish '57' ca. 1958

Interpreting Tselkov

Hemp-rope hairiness, candle wax.

A face with a backside over.

What remains, do your best to extract

from the flame, the murk, and the puther.

Now there’s only a menacing trace,

in the black flame-memento of colour,

of Tselkov in his ‘scutcheon’ phase,

Latin larvae, or ‘masks’ as we call them.

Instead of landscapes and flowers,

these masks, with their rips and punctures,

like placards for pointless fuss,

used to hang there in Soviet apartments.

And though they were eyeless, they’d spy—

anti-icons they might be accounted—

on rebarbative days flying by,

shots of rotgut, and laws being flouted.

But paintbrush and pencil still

make a movement from cycle to cycle.

Tselkov’s pictures gave rise to a soul,

with a butterfly’s yellow its signal.

From these do-you-in larval sheaths,

(God forbid you should dream them at nighttime)

if you look, you can see it steal

through an eye socket with no eye in.

So here it alights on a nail,

and there it flicks by like lightning.

On candle, hemp rope, overall.

Even places you can’t descry it.

From Чудесный десант (The Miraculous Raid), 1985

The eminent artist Oleg Tselkov (b. 1934) studied theatre arts in Leningrad in the 1950s, and moved in the same circles as Lev Loseff and his literary friends at that time; they were involved in several well-documented escapades. Tselkov moved to Moscow in 1958, and then to Paris in 1977.

(Translator’s note: I would like to thank Mikhail Efimov for advice concerning this translation.)

(Translation © 2019 G.S. Smith)

Translations of this poem by Henry Pickford and Walter Arndt are HERE

Истолкование Целкова 

Ворс веревки и воск свечи. 

Над лицом воздвижение зада. 

Остальное — поди различи 

среди пламени, мрака и чада. 

Лишь зловеще еще отличим
в черной памяти-пламени красок
у Целкова период личин,
«лярв» латинских, по-нашему «масок».

Замещая ландшафт и цветы,
эти маски в прорехах и дырах 

как щиты суеты и тщеты 

повисали в советских квартирах. 

Там безглазо глядели они, 

словно некие антииконы,
как летели постылые дни, 

пился спирт, попирались законы.

Но у кисти и карандаша
есть движение к циклу от цикла. 

В виде бабочки желтой душа
на холстах у Целкова возникла.

Из личинок таких, что — хана,
из таких, что не дай Бог приснится, 

посмотри, пролезает она
сквозь безглазого глаза глазницу.

Здесь присела она на гвозде, 

здесь трассирует молниевидно. 

На свече, на веревке, везде.

Даже там, где ее и не видно. 

Captions to Pictures Seen in Childhood / Подписи к виденным в детстве картинкам

Gustave Dorė - Dante Alighieri Inferno Plate 13, 1857

Captions to Pictures Seen in Childhood

1 

He prayed that the Almighty would vouchsafe

that he might reach his lodging before evening,

but when he’d climbed up to the pass, no way

of getting down from there seemed in the offing.

In this grim-faced engraver’s work, below, 

far down, are shown the tops of pine trees,

and a bank of boulders with a coat of snow,

where yesterday an avalanche threw parties.

The snow flew down, his thoughts flew back in time,

into his dream came waddling a St Bernard 

with drink to make his dropping off sublime, 

and deepen his sleep beneath that snowy burden.

2 

Bedraggled brushwood standing sentinel

on mossy marsh and lakelets’ watery surface,

and there is shown the Christian saint-to-be, 

his crossbow grounded, tense among the bushes.

His lips are parted slightly, at a loss,

fist rubbing brow, can’t credit what he’s seeing,

for he just spied the radiance of the cross

between the antlers of this trusting creature.

How, though, does the engraver show us light?

His darting, layered strokes are all-encroaching, 

while light and cross are no more than the slight

trace left there by the absence of his touching.

3

One stroke — this brig cants over much too far.

Its sail is tattered. And the cliffs too close now.

Dark. Storm. Wind. Rain. And too close is the shore,

with all its seaweed, rocks, and foaming rollers.

One stroke for each: dark, storm, rain, howling wind.

Acute the cant. The coast. Cliffs over-canted.

One tiny spot of light, that’s all, is to be found,

made by a porthole in the after cabin. 

In there a tiny passenger is shown,

who seems oblivious to what’s proceeding, 

before him he has set a volume down,

and it’s just lying there, and he’s just reading. 

4 

Down in a pit is shown a coiled-up snake,

its body twined round with another body;

it seems that, less accomplished than Doré,

the engraver’s fashioned them to look too solid.

Rotate the picture, turn yourself around,

there’ll still be an enigma to this spiral—

you can’t be sure whether it’s coiling down

or up, the way that some great force has spun it.

So, artist, do you think you got it right?

Up, down—so what, when they ping back full circle,

these bodies that are balled up now so tight,

heaven’s curlicue together with hell’s whirlpool?

5

Frost on the windows, ice on the canals,

cars going down with colds so that they splutter,

while Europe sends the final warmth she has

to her fringe city, after which comes tundra.

This is where city lights can scarcely save

the skaters at their twilight-time gyrations. 

All people here know well that Christmas Eve

may bring with it some dangerous visitations.

Rosebush transforms to icebush, this is where;

while through the window, edging the engraving,

reindeer are herded by grim-faced dog-drivers.

The time will come when I shall go back there.

Подписи к виденным в детстве картинкам

1

Молился, чтоб Всевышний даровал 

до вечера добраться до привала, 

но вот он взобрался на перевал,
а спуска вниз как бы и не бывало.

Художник хмурый награвировал 

верхушки сосен в глубине провала, 

вот валунов одетый снегом вал 

там, где вчера лавина пировала. 

Летел снег вниз, летели мысли вспять,
в сон сен-бернар вошел вразвалку с неким 

питьем, чтоб было слаще засыпать
и крепче спать засыпанному снегом. 

2

Болотный мох и бочажки с водой 

расхристанный валежник охраняет, 

и христианства будущий святой 

застыл в кустах и арбалет роняет.

Он даже приоткрыл слегка уста,
трет лоб рукой, глазам своим не веря, 

увидев воссияние креста
между рогов доверчивого зверя. 

А как гравер изображает свет?
Тем, что вокруг снованье и слоенье 

штрихов, а самый свет и крест — лишь след 

отсутствия его прикосновенья.

3

Штрих — слишком накренился этот бриг.
Разодран парус. Скалы слишком близки.
Мрак. Шторм. Ветр. Дождь. И слишком близко брег, 

где водоросли, валуны и брызги. 

Штрих — мрак. Штрих — шторм. Штрих — дождь. Штрих — ветра вой. 

Крут крен. Крут брег. Все скалы слишком круты. 

Лишь крошечный кружочек световой — 

иллюминатор кормовой каюты.

Там крошечный нам виден пассажир, 

он словно ничего не замечает,
он пред собою книгу положил,
она лежит, и он ее читает. 

4

Змей, кольцами свивавшийся в дыре,
и тело, переплетшееся с телом, —
гравер, не поспевавший за Доре,
должно быть, слишком твердыми их сделал.

Крути картинку, сам перевернись, 

но в том-то и загадочность спирали, 

что не поймешь — ее спирали вниз 

иль вверх ее могуче распирали. 

Куда, художник, ты подзалетел —
что верх да низ! когда пружинит звонко 

клубок переплетенных этих тел,
виток небес и адская воронка. 

5

Мороз на стеклах и в каналах лед, 

автомобили кашляют простудно, 

последнее тепло Европа шлет
в свой крайний город, за которым тундра. 

Здесь конькобежцев в сумерках едва 

спасает городское освещенье.
Все знают — накануне Рождества 

опасные возможны посещенья.

Куст роз преображается в куст льда, 

а под окном, по краешку гравюры, 

оленей гонят хмурые каюры. 

Когда-нибудь я возвращусь туда. 

From Чудесный десант (The Miraculous Raid), 1985

(Translation © 2018 G.S. Smith)

A translation of this poem by Henry Pickford: 
http://levloseff.blogspot.com/2012/11/captions-to-pictures-seen-in-childhood.html

New Book! Лифшиц / Лосев / Loseff: Сборник памяти Льва Лосева (A Collection in Memory of Lev Loseff)

New Book! Лифшиц / Лосев / Loseff: Сборник памяти Льва Лосева (A Collection in Memory of Lev Loseff)

Compiled by Mikhail Gronas and Barry Scherr

Составление Михаила Гронаса и Барри Шерра  

Новое Литературное Обозрение (New Literary Review), Москва (Moscow) 2017

ISBN 978-5-4448-0634-0   http://www.nlobooks.ru/node/8103
http://www.vasha-kniga.com/productdetail.asp?productid=1022873

Kindle: http://amzn.to/2sIMQKg

The Tomcat’s Complaints / Жалобы кота

Loseff's cat - Columbo (1990 – 2008) Коламбо - кот Лосева

The Tomcat’s Complaints

Woe is me, Ow! is me, Oh! poor me.

Neither she-cat nor mouse can calm me.

So dark in October, worse even

than under a Negro’s armpit.

They’re the devil’s bequest, these claws.

I’ll rip out this page in the calendar.

Life, bundle me up in a ball,

take me off on your lap in a tramcar.

Or a taxi, to make it soon.

I’ll look at the crowd of people,

and ask some angry old crone,

‘Who’s next to be put to sleep here?’

[From Чудесный десант (The Miraculous Raid), 1985]

(Translation © 2015 G.S. Smith)

Translator’s note: lines 7-8 contain a sarcastic reference to the opening lines of a famous lyric by Nikolai Zabolotsky about coming back to life, ‘Grant me, starling, a corner,/settle me in your old starling-box’ (‘Уступи мне, скворец, уголок,/Посели меня в старом скворешнике’ (1946).

Read Henry Pickford's translation, 'A Cat's Lament', here: http://bit.ly/1hnZ2tT

Жалобы кота

Горе мне, муки мне, ахти мне.

Не утешусь ни кошкой, ни мышкой.

Ах, темно в октябре, ах темней

в октябре, чем у негра под мышкой.

Черт мне когти оставил в залог.

Календарный листок отрываю.

Увяжи меня, жизнь, в уголок,

увези на коленях в трамвае.

Или, чтобы скорее, в такси.

И, взглянув на народа скопленье,

у сердитой старухи спроси:

«Кто последний на усыпленье?»

Textile / Cloth / Ткань

Textile

(a Doctoral Thesis)

1. Text, it’s a weave.¹ Unpick one by one the threads of this textile.

Sort them by hue, making sure not to miss the gradations.

Give an account of what dyestuff was used to tint them,

every last thread. Then, discuss in what way the weave has been woven—

the shape of the shuttle, how nimble the old women’s fingers.                      5

Get right back to the sheep. On the day they were shorn, what weather?

(sic) The name of the shepherd’s wife. (NB) What colour her eyes.

            2. Don’t start to do the unpick if you’re not yourself a skilled weaver,

or you’re a terrible tailor. Multi-coloured and tangled remnants,
all that cotton wool stuffing in libraries, all the universities’ ragbag²—        10

who needs it, Lover of Wisdom? Weave the weave of before.

To the woman left cold in the corner, give back the cape she once had.

2.1. There’s colleagues inept at this business of ours (vide supra). 

            All they can do is cry, ‘Now that’s such an elegant garment!

            Cloth made in England! Up-to-date Russian cut!’^{3                                  15}

2.2. There’s others as well, who have no regard for the garment.

            All they know how to do is take measurements, make dot-connections.

            A pile of offcuts means more to them than the cloth.

2.3. And there’s others, the ones who are acting on government service.⁴

            All they know how to do is compare a garment with uniform pattern.  20

            If they should find an additional frill, or a secret pocket,

            tailor, watch out: it’s going to be sentence, cell, firing squad.

            3. Text, it means life. Weavers weave it. Decrepitude⁵ strikes, though,

and it gets left unfinished. Or the fabric’s been damaged by sunshine,

by snow, wind, wet weather, radiation, malice, dry cleaning,                             25

or by time, as per ‘The days are unpicking the fabric

bestowed by Thee’,⁶ and all there is left is a hole.

            3.1. Lover of Wisdom, the veil of skill-woven culture’s so threadbare.

There’s private-parts chaos and shame seeping from every rent.⁷

4. Textile is text and it’s life. A doctor should weave it whole.                          30

1. See the Latin dictionary. Cf the name of Goethe’s grandmother.

2. Cf what Nabokov called ‘the Lethe library’.

3. I call these people ‘the fools’ (see Archpriest Avvakum). [In his autobiography, this is one of the terms Avvakum uses to refer to his enemies.]

4. Cf, cf, cf, cf, cf.

5. (…) Ivanovich (1937—?).

6. Brodsky. Also cf Pushkin’s ‘hair shirt’ and ‘singer’, which probably go back to Horace’s purpureus pannus. [Loseff refers to Pushkin’s ‘Conversation between a Bookseller and a Poet’: ‘A huckster is this time of ours, and in this iron age/if there’s no money there’s no freedom either./And what is fame? A brightly-coloured patch/on the singer’s ancient hair shirt. In his Art of Poetry, Horace condemns ‘purple patches’, purpureus pannus, literally ‘purple rag, cloth’.]

7. See, see, see, see, see!

(Translation © 2015 G.S. Smith)

Cloth

(doctoral dissertation)

1.      Text  means cloth.¹ The rag of text is to be unwoven thread by thread.

         One must analyze the colors, catching each nuance.

         Thereafter one must explain in what color each thread is stained.

         There then follows a discussion of the weave of the cloth:

          the operation of the spindle, the deftness of the old woman’s fingers.      5                     

         Then onto the sheep in question. The weather on shearing day.

         (Sic) The name of the shepherd’s wife. (NB) The color of her eyes.

2.      But don’t presume to unweave if you yourself are an unskilled weaver,

         if you’re a lousy tailor. Sackcloth of entangled threads,

the lint of libraries, the rags of universities² –                                       10

who, Philosopher, needs them? Weave the old yarn.

Return the old mackinaw to the girl who’s shivering in the corner.

2.1    There are colleagues who lack skill (see above) in our profession.

         All they can do is exclaim: “Ah, what an elegant dress!

         English burlap! A stylish Russian cut!”³                                                         15

2.2    Then there are others. They won’t even glance at the dress.

         All they can do is count millimeters, draw dotted lines.

         Piles of patterns are more important to them than the cloth.⁴

2.3    And there are others. They are in government service.⁴

         All they can do is check attire against the uniform.                                    20

         They’ll find extra scallops or a hidden pocket, and
         grab the hack at once: reprimand, lock-up, execution.

3.  Cloth is life . And weavers weave it. But the Reaper⁵ rushes in –

      and it’s unfinished. Or the cloth underwent the influence

     of sun, snow, wind, rain, radiation, malice, dry-cleaning,                              25       

     time, i.e., “the days unravel the rag that You’ve been given”⁶,

     and a hole remains.

3.1 That is how, Philosopher, the shroud of finely-woven culture wore thin.

      Out of every hole crawls inguinal chaos and shame.⁷

4.   Cloth  is textis life. If you’re a doctor, sew it up.                                           30

Notes

1. Vide Latin dictionary. Cf. name of Goethe’s grandmother.

2. Cf. what Nabokov called “the Lethean library”.

3. These I call “fools” (Cf. Archpriest Avvakum).

4. Cf. Cf. Cf. Cf. Cf. Cf.

5. (. . .) Ivanovich (1937 - ?).

6. Brodsky. Cf. also Pushkin on “tatters” and “singer”, which, probably goes back to
Horace: purpureus pannus.

7. Vide, vide, vide, vide, vide, vide.!

Translator's Notes - “the Reaper”: original “kondratii” is a folk idiom meaning “apoplectic shock.”

“the days unravel the rag that You’ve been given”: quotation of first line of a 1980 poem by Joseph Brodsky.

(Translation © 2013 Henry Pickford)

Ткань

(докторская диссертация)

          1. Текст значит ткань¹. Расплести по нитке тряпицу текста.

Разложить по цветам, улавливая оттенки.

Затем объяснить, какой окрашена краской

каждая нитка. Затем – обсуждение ткачества ткани:

устройство веретена, ловкость старухиных пальцев.        5

Затем – дойти до овец. До погоды в день стрижки.

(Sic) Имя жены пастуха. (NB) Цвет ее глаз.

        2. Но не берись расплетать, если сам ты ткач неискусный,

если ты скверный портной. Пестрядь запутанных ниток,

корпия библиотек, ветошка университетов²–        10

кому, Любомудр, это нужно? Прежнюю пряжу сотки.

Прежний плащ возврати той, что промерзла в углу.

2.1.Есть коллеги, что в наших (см. выше) делах неискусны.

        Все, что умеют, – кричать: «Ах, вот нарядное платье!

        Английское сукнецо! Модный русский покрой!»³.        15

2.2.Есть и другие. Они на платье даже не взглянут.

        Все, что умеют, – считать миллиметры, чертить пунктиры.

        Выкроек вороха для них дороже, чем ткань⁴. 

2.3. Есть и другие. Они на государственной службе⁴.

         Все, что умеют, – сличать данный наряд с униформой.        20

        Лишний фестончик найдут или карман потайной,

        тут уж портняжка держись – выговор, карцер, расстрел.

        3. Текст – это жизнь. И ткачи его ткут. Но вбегает кондратий5–

и недоткал. Или ткань подверглась воздействию солнца,

снега, ветра, дождя, радиации, злобы, химчистки,        25

времени, т.е. «дни расплетают тряпочку по-

даренную Тобою»6, и остается дыра.

3.1.Как, Любомудр, прохудилась пелена тонкотканой культуры.

        Лезет из каждой дыры паховитый хаос и срам 7.

        4. Ткань – это текст, это жизнь. Если ты доктор – дотки.        30

Примечания:

1. См. латинский словарь. Ср. имя бабушки Гете.

2. Ср. то, что Набоков назвал «летейская библиотека».

3. Этих зову «дурачки» (см. протопоп Аввакум).

4. Ср. ср. ср. ср. ср. ср.

5. (…) Иванович (1937 – ?)

6. Бродский. Также ср. Пушкин о «рубище» и «певце», что, вероятно, восходит к Горацию: purpureus pannus.

7. Cм. см. см. см. см.!