 |
| Photo: Lev Loseff, 1960 / Foto: Lev Losev, 1960 / Фото: Лев Лосев, 1960 |
Forgotten Villages
In the Russian wilds there’s too many to count;
but no path to them can be found:
by flood and storm the bridges are cut,
and weeds have barraged the road.
There in April they plough, in August they reap,
they bare their heads to sit down;
they patiently wait for Christ to appear,
but whoever appears, they bow—
to troika-borne constable, archangel with horn,
to strange-coated passerby.
They doctor their ailments with water and herb,
and none of them ever die.
God vouchsafes them sleep the winter through,
and the snow piles up roof-high;
no ice-hole vigil, no chopping of wood,
no sleighrides, no games, no delight.
Their bodies find peace as they lie on their shelves,
and their souls dream dreams full of cheer.
So much warmth has lodged in their rough sheepskins,
it’ll last until spring is here.
From the book 'New Information About Carl and Clara' (1996)
(Translation © G.S. Smith)
Las aldeas olvidadas
En los páramos rusos ellas son infinitas,
pero ya no podemos encontrar los caminos
al caer los puentes, al batir las ventiscas
y al cerrar los senderos los troncos caídos.
Allí aran en abril y siegan en agosto,
no se sientan a cenar sin quitarse el gorro,
esperando el advenimiento, muy pacientes,
se inclinan ante todos los que aparecen,
sea gendarme a caballo, o arcángel
con su trompeta, o alguien de ropa extraña.
Allí se curan con el agua y el brebaje.
Allí nadie muere de nada.
En el invierno las hunde el Dios en el sueño
cubriéndolas con la nieve hasta el alero;
sin hacer leña, ni arreglar la cabaña,
ni trineos, ni juegos, ni algazara.
Junto al horno saborea el cuerpo la calma,
y los almas, los ensueños de fiesta.
Tanto calor se enreda en las zamarras,
que alcanza hasta la misma primavera.
Del libro “Nuevos datos sobre Carlos y Clara” (1996)
(Translation/traducción © Pável Grushkó)
Забытые деревни
В российских чащобах им нету числа,
все только пути не найдем –
мосты обвалились, метель занесла,
тропу завалил бурелом.
Там пашут в апреле, там в августе жнут,
там в шапке не сядут за стол,
спокойно второго пришествия ждут,
поклонятся, кто б ни пришел –
урядник на тройке, архангел с трубой,
прохожий в немецком пальто.
Там лечат болезни водой и травой.
Там не помирает никто.
Их на зиму в сон погружает Господь,
в снега укрывает до стрех –
ни прорубь поправить, ни дров поколоть,
ни санок, ни игр, ни потех.
Покой на полатях вкушают тела,
а души веселые сны.
В овчинах запуталось столько тепла,
что хватит до самой весны.
En los páramos rusos ellas son infinitas,
pero ya no podemos encontrar los caminos
al caer los puentes, al batir las ventiscas
y al cerrar los senderos los troncos caídos.
Allí aran en abril y siegan en agosto,
no se sientan a cenar sin quitarse el gorro,
esperando el advenimiento, muy pacientes,
se inclinan ante todos los que aparecen,
sea gendarme a caballo, o arcángel
con su trompeta, o alguien de ropa extraña.
Allí se curan con el agua y el brebaje.
Allí nadie muere de nada.
En el invierno las hunde el Dios en el sueño
cubriéndolas con la nieve hasta el alero;
sin hacer leña, ni arreglar la cabaña,
ni trineos, ni juegos, ni algazara.
Junto al horno saborea el cuerpo la calma,
y los almas, los ensueños de fiesta.
Tanto calor se enreda en las zamarras,
que alcanza hasta la misma primavera.
Del libro “Nuevos datos sobre Carlos y Clara” (1996)
(Translation/traducción © Pável Grushkó)
Забытые деревни
В российских чащобах им нету числа,
все только пути не найдем –
мосты обвалились, метель занесла,
тропу завалил бурелом.
Там пашут в апреле, там в августе жнут,
там в шапке не сядут за стол,
спокойно второго пришествия ждут,
поклонятся, кто б ни пришел –
урядник на тройке, архангел с трубой,
прохожий в немецком пальто.
Там лечат болезни водой и травой.
Там не помирает никто.
Их на зиму в сон погружает Господь,
в снега укрывает до стрех –
ни прорубь поправить, ни дров поколоть,
ни санок, ни игр, ни потех.
Покой на полатях вкушают тела,
а души веселые сны.
В овчинах запуталось столько тепла,
что хватит до самой весны.
