The Petrograd Side / Петроградская сторона

The Petrograd Side, 1974 / Петроградская сторона, 1974
Photo: Lev Loseff

The Petrograd Side

And are my letters reaching you?

                  I’m as before...

M.

On Sundays children used to come, checking

whether or not still floating in the pool

were soggy bits of bread and toffee wrappers,

whether still stuck in the birdcage netting

was lime-glued fluff and (if you’re lucky) plumage,

whether or not that bone still lay there rotting

away on urine-saturated sawdust,

and whether she still bawled her brutal anguish,

the ticket woman in her boarded cage.

It all remained exactly as before.

The cannon boomed, and yet the clock stood still.

A tram strummed on the bridge but held the rails.

The river rippled but refused to flow.

We said goodbyes, but still we didn’t part.

And only that notorious Neva wind

kept playing the bully at that barbarous crossroads

between the state-administrated mosque,

the constructivist stockade and fort, and

the lumpen high-ups’ temple-simulacrum,

raping the passersby in alleyways,

ripping at coats so savagely

you’d think it was alive.

And then in that big space the tumult died.

The tram that had my number on arrived.

And everything swung into motion.

All of a sudden, like an exclamation

made off the bat, that comes out stupid.

My friend jumped on the past just as it left,

leaving one foot back in this rancid hell,

the other one on something that was moving.

[From Чудесный десант (The Miraculous Raid), 1987]

(Translation © G.S. Smith 2015)

[Author’s note] The Petrograd Side is a borough in Petersburg. In the square mentioned in the poem, there is a big mosque and next to it two buildings, one constructivist and one stalinesque, built for the Party elite. The city zoo is not far away.

‘... you’d think it was alive...’: from The Captain’s Daughter, the novel by Alexander Pushkin.

Петроградская сторона

Доходит ли до тебя мои письма?

Я по-прежнему…

                                              М.

По воскресеньям дети шли проверить,

по-прежнему ли плавают в бассейне

размокший хлеб с конфетною оберткой,

по-прежнему ли к проволоке вольера

приклеены пометом пух и перья,

по-прежнему ли подгнивает кость

на отсыревших от мочи опилках,

по-прежнему ли с нечеловеческой тоской

ревет кассирша в деревянной клетке.

Все оставалось на своих местах.

Палила пушка, но часы стояли.

Трамвай бренчал, но не съезжал с моста.

Река поплескивала, но не текла.

И мы прощались, но не расставались.

И только пресловутый ветер

куражился на диком перекрестке

меж зданий государственной мечети,

конструктивистского острога и

храмоподобье хамовитой знати,

насилуя прохожих в подворотнях,

так беспощадно плащи срывая, что

казался одушевленным.

Но ветер вдруг в парадной помер.

Подошел трамвай мой номер.

Все задвигалось, пошло.

И это все произошло

с поспешностью дурацкого экспромпта.

Друг в прошлое запрыгал на ходу,

одной ногой в гноящемся аду,

другой ногой на движущемся чем-то.