In Pompeii
His knees sliding in dust and blood.
Lermontov
Poppies grow on the arena floor,
their heads enormous as the gape
of a dog gripped by a no-good rage.
Pompeii survived, I see, and flowered.
Poppies giving from the coursing wind;
my spine begins to give from fear.
I eat my first martyr meal, wondering
why they had to name me Leo.
Taking a furtive look around,
I spy no exit, no way home;
terror opens up in me from the Schaden-
freude of this gent from Rome:
the black narcotic centrepiece
surrounded by the blood-red wreath.
1988 (Translation © G.S. Smith)
El estadio en Pompeya
Sus rodillas resbalan en las cenizas y la sangre.
M. Lérmontov
Las amapolas crecen en el centro,
grandes como las fauces de un perro,
se abren con una rabia animalesca.
¡Toma! ¡Cómo pudo brotar Pompeya!
Corre el viento por las amapolas,
el susto raro mi espalda agobia,
devoro al primer santo cristiano
y sufro por ser Lev, avergonzado.
Girando la mirada, algo tunante,
no veo la salida del desastre,
sintiendo más y más cómo me espanta
la animadversión de esta romana;
su cápsula con la malicia negra
rodeada por la corola sangrienta.
1988 (Traducción © Pável Grushkó)
В Помпее
Во прахе и крови скользят его колена.
Лермонтов
Растут на стадионе маки,
огромные, как пасть собаки,
оскаленная со зла.
Вот как Помпея проросла!
По макам ветер пробегает,
а страх мне спину прогибает,
и, первого святого съев,
я думаю: зачем я Лев?
Я озираюсь воровато,
но мне с арены нет возврата,
и вызывает мой испуг
злорадство в римском господине
с дурманом черным в середине,
с кровавым венчиком вокруг.
1988
No comments:
Post a Comment