Coming back from Sakhalin / Возвращение с Сахалина

Lev Loseff, Sakhalin, 1960 (Sign on door: 'Editor') / Лев Лосев на Сахалине, 1960-й 

Coming back from Sakhalin

I’m 22. Roof-high the snow.

High on the menu’s ‘Goat Ragout’.

One herniated journalist,

forgetful — fly hole buttons missed,

knocks umpteen times, the whole day through.

‘Back down at t’works,’ is his complaint,

‘the junkyard’s all bunged up with lathes.

Them lathes want some attention paid.

We need a serious chat, I’d say’.

Reproachful gaze. But he’s a slave.

Then in comes Vova, metal teeth,

with flask of ‘Spirit, Potable’,

time served for murder, foreman he.

He doesn’t feel like talking babes,

he’s on and on — ‘Us, we’re both slaves’.

This ex-con likes to shoot the breeze,

with glittering tooth and teary orb.

He shakes his shaven head. The booze,

though ‘Potable’, still scalds your core.

His words remind you of the roar

that blends in with the turbo whine

and cancels out ‘Halt! Who goes there?’

as I hunch, Nina by my side,

– Tu104, with seats to spare –

high up above the one-sixth wide. 

Eurasia’s junkyard. As per u-

-sual — black-oil rivers, bald-patch ice.

Like frozen scatterings of poo,

industrial towns slide into sight.

And barbed wire — more than one strand, too.

That’s how we scarpered, lo and behold!

Arctic and Orient fell behind!

The dural crackled from the cold.

Astern a fluffy tail stretched white.

Freedom. And freezing. Stars up close.

[From Послесловие (Afterword), 1998]

[After graduating from Leningrad University in 1959, Lev Loseff worked for two years ‘in charge of industry and transport’ for a newspaper at the northern end of Sakhalin Island. See his multi-part essay ‘Pis´ma’ (Sobrannoe, Ekaterinburg, 2000, 471-95).]

(Translation © 2015 G.S. Smith)

ВОЗВРАЩЕНИЕ  С САХАЛИНА  

Мне  22. Сугроб до крыши.  

«Рагу с козлятины» в меню.  

Рабкор, страдающий от грыжи,  

забывший  застегнуть мотню,  

ко мне стучит сто раз на дню.  

Он говорит: «На Мехзаводе  

станки захламили хоздвор.  

Станки нуждаются  в заботе.  

Здесь нужен крупный  разговор».  

Он —  раб. В глазах его укор.  

Потом придет фиксатый Вова  

с бутылью  «Спирта питьевого»,  

срок за убийство, щас — прораб.  

Ему не хочется про баб,  

он все твердит: «Я — раб, ты —  раб».  

Зек философствует, у зека

сверкает зуб, слезится веко.  

Мотает лысой головой —  

спирт душу  жжет, хоть питьевой.  

Слова напоминают  вой.  

И  этот вой, и вой турбинный  

перекрывали  выкрик «Стой!  

Кто идет?», когда мы с Ниной,  

забившись в ТУ полупустой,  

повисли над одной шестой. 

Хоздвор Евразии. Текучки  

мазутных рек и лысых льдов.  

То там, то сям примерзли кучки  

индустриальных городов.  

Колючка  в несколько рядов.

О, как мы дивно удирали!  

Как удалялись Норд  и Ост!  

Мороз потрескивал в дюрале.  

Пушился сзади белый хвост.  

Свобода. Холод. Близость звезд.